Ты на суше, я на море        

                      В стихах и прозе - о рыбацких семьях, любимых женщинах и родном городе (Мурманске) 

Листочки на подушке

За каждым великим поступком мужчины стоит женщина. И за невеликим - тоже. Для чего наши мужчины добиваются карьерных высот, зарабатывают большие деньги, бросаются в огонь спасать погорельцев? Наверное, не ошибусь, если скажу - для нас, своих любимых. Чтобы доказать, что он самый-самый и достоин любви, как никто.

Любят и... изменяют. С другой женщиной, с любимой профессией. Уходят в море, которому даже самая обожаемая жена - не соперница. Ревнуют ли жены рыбаков к морю, к судну? Еще как! «Бывало, сойдет муж со своей огромной плавбазы на берег, а я его встречаю, - рассказывала знакомая жена капитана. - Так он идет со мной по причалу к проходной и все оглядывается на пароход, только что голову не свернет. Я ему говорю в сердцах: «Да ты вернись, вернись, обними свою душеньку за корму!» «Рук не хватит!» - только буркнет. И опять взгляд через плечо на судно...»

И рыбаки, уходя в море, жен ревнуют до безумия, до смерти. Для Мурманска затертый анекдот на тему «вернулся муж из командировки домой, а там...» - не смешочки, а трагическая правда, оплаченная живой кровью. А потому самые лучшие рыбацкие жены своих мужей не только всегда провожали в рейсы, но встречали на причале по приходу. Правда, сегодня это, честно говоря, очень непросто, мурманский порт считается погранзоной, и пропуск семье моряка оформить почти невозможно. А вот лет двадцать-тридцать-сорок назад моряки, гордясь своими «половинками», говорили: «У кого как, а моя, как только судно у причала ошвартуется, стоит, как кнехт, не шелохнется». Уточню: кнехт - это парная чугунная тумба на судне или причале для крепления тросов, сдвинуть его с места и в самом деле невозможно.

- Собирается он в море, - вспоминает жена рыбацкого капитана, - я ему все вещи в чемодане записочками с любовными словами переложу. Знаю, что полгода не увидимся, так пусть хоть рубашку или свитер возьмет и весточку от меня получит. А когда провожаешь, и пограничники с таможней по громкой связи объявляют: «Посторонним покинуть борт!», сердце просто обрывается - ну как бы хоть кусочек себя тут оставить? Я к столу сяду (муж-то уже на мостике капитанском), на листке бумаги рожицу смешную нарисую, ниже напишу: «Вот тут я лежала!» - на подушку ему положу и одеялом прикрою.

Та рожица на рисунке обычно от слез расплывалась. Но мужа, уходящего в длительный рейс, жена провожала веселой улыбкой. И только на катере (погранцы смотрели на ее присутствие там сквозь пальцы - жена капитана все же!) она давала волю слезам.

Наверное, находя подобные листочки на подушке или под подушкой от жены или от возлюбленной, капитаны и становились поэтами. Очень многие из них писали и пишут стихи. Из-под пера не строчки выходят, а рвется чувство, не подвластное разуму, которое просто разрывает сердце:

Не позволяй себя надолго покидать,

Моя нескладная, нечаянная радость.

Кто хоть однажды был  разлукою обкраден,

Не похваляется,  что это - ерунда.

Ты подойдешь к заледеневшему окну,

Моя задумчивая  женщина-девчонка,

Последний день в календаре  уже зачеркнут,

Куда сложнее  будет ночь перечеркнуть...

Не позволяй же мне,

      тревожить не решась, 

                     дождаться утра.

 И потом лишь постучаться.

Простоволосое, зареванное счастье -

Моя из пепла возрожденная душа...

Эти строчки написал мурманский капитан Александр Полунин. Более тридцати лет отдавший рыбацкому труду в студеном Баренцевом море, одолевший все ураганы и шторма Мирового океана, он (еще молодым, чуть за пятьдесят), выйдя на пенсию, решил вернуться в родную Воронежскую область. Но в теплом и благодатном краю заметался, затосковал и очень скоро умер. Погибают, значит, не только от разлуки с любимой женщиной, но и от сумасшедшей тоски по любимому городу.

Вам пива, цыплят иль шампань?

Тот, кто приезжает в Мурманск сегодня, недоумевает, почему исконно морской город выглядит серым от затянувшего его асфальта, мокрых от дождя или снега домов, вечно хмурого неба, а не сине-золотым от множества морских мундиров с золотыми нашивками. Это было, было. Но, увы, опять же в советское время.

Все мурманские девчонки бегали на танцы в мореходные училища - среднее и высшее, и все хотели выйти замуж за курсанта. Чтобы стать женой моряка. Иным удавалось, хотя многие моряки почему-то (вот странность!), охотно гуляя с мурманскими раскованными девчатами, жениться предпочитали на девушках с малой родины. Может, оттого, что ребята прибывали учиться в столицу Заполярья из разных уголков России, а возвращаясь домой в отпуска, просто не могли устоять перед восхищением юных землячек, угоравших от лихого вида одноклассника в морской форме.

Почему меня все время бросает в прошлое - в 60-е, 70-е, 80-е? Наверное, потому что это было время расцвета рыбной промышленности, когда именно рыбак был в центре общественной жизни Мурманска, именно он по праву считался главной фигурой. Тогда флота еще не растащили по кусочкам в частные руки. Были монолиты - «Мурманский траловый флот», «Мурмансельдь» (впоследствии «Мурманрыбпром»), «Севрыбхолодфлот», Беломорская база гослова (позже - «Карелрыбфлот»). И работать в них было не просто денежно, но и почетно.

21 июля 1976 года вступил в строй аэропорт Мурмаши. Как думаете, кто первым прилетел в Мурманск? Конечно, моряки! «Пять лет строился аэропорт на болотистой равнине, - писали газеты в те годы. - И вот первая ласточка - Ту-134 из Москвы выруливает к зданию, и встречающие, в нарушение всех правил, бегут по аэродрому к трапу. Играет оркестр. Выходят пассажиры - мурманские рыбаки, прилетевшие из Экваториальной Гвинеи после рейса».

Отработали, прилетели. И можно погулять вволю. Гуляли по-разному. Но в ресторанах моряков принимали очень приветливо.

Вот стихи о Мурманске семидесятых еще одного капитана МТФ Сергея Корнеева. Он, к сожалению, почти повторил судьбу Александра Полунина - тоже отбыл на малую родину в среднюю полосу России и очень скоро там умер. Нелепой смертью, на операционном столе, от врачебной ошибки. Впрочем, бывает ли смерть «лепой»? Сергей, в отличие от Полунина, не романтик, а реалист:

Привыкшие к палубе ноги, Умытая ветром щека. 

Ладони в мозолях убоги, Походка в развал моряка.

Открыты «Полярные зори».

«Вам пива, цыплят,  иль шампань?»

А что ж ты, малышка, до моря

Не лила, с похмелья, в стакан?

И весь персонал «Параллели»

Готов мне аж пятки лизать.

А где же вы были в апреле,

Когда мне пришлось  бичевать?

Встречают с объятьями в «Горке»,

Приветствуют  в «Белых ночах».

При виде лакеев мне горько,

Пойду лучше пить  в «Беляшах».

Ведь там кореша и бичары

С похмелья и в пьяном дыму.

Я с рейса пришел!

Всем на шару Стаканчик «Стрелецкой»  налью...

Кстати, говорят, что легенда о капитане, который после рейса из ресторана домой возвращался на трех такси - в одном сам, в другом - его фуражка, в третьем - щегольский чемодан, вовсе и не легенда, а правда жизни. Очень широко гуляли тогда рыбаки. Но и деньги были не такие, как нынче. «Да мне капитаны чемоданы денег на голову сыпали!» - кричала как-то знакомая, сильно пожилая официантка. И не лгала: раньше капитаны, да и не только они, вообще многие рыбаки после удачного рейса действительно получали такую зарплату, что в карманы не помещалась. Купюры были сами по себе большие, а выдавали их столько, что приходилось складывать в маленький чемоданчик, их тогда «балетками» называли.

Веселое, бесшабашное, но и странное время. Можно было с рейса отвезти всю семью надолго в Сочи, но домой приехать без рубля в кармане. Можно накупить жене, любовнице и теще кучу золотых цацек, дефицитную шубу (в моде были каракуль и мутон), а вот за простыми платьями, костюмами, трикотажем приходилось летать в Москву или тогдашний Ленинград, в Мурманске полки были пусты. Впрочем, в Ленинград тогда было модно слетать пивка попить, авиабилеты были дешевы. Ну а что касается модных тряпок, моряки без них не страдали - уже где-то в начале 60-х наступила эра «Альбатроса», магазина, где рыбакам на чеки «Внешторгбанка» можно было купить как заветные джинсы «Вранглер», так и колготки с люрексом или модную дубленку для невесты.

Пожилые моряки нынче просто впадают в ностальгию, как в сладкий сон, когда вспоминают тогдашнее время. Копеечную валюту, которую при заходах выдавали в рейсах, тратили на чепуху - на блоки жвачки, авторучки, пластиковые часики, дешевую косметику. А вот на часть зарплаты, что выдавалась чеками, можно было купить многое, чего в советских магазинах не достанешь. «Я как-то получил около ста чеков, - вспомнил знакомый пожилой моряк. - Так не поверите: одел жену, двух дочек и себя. Ну не полностью, конечно, но купил всем модные импортные сапожки, какие-то джемпера, платья, джинсы». И конечно, рыбак был защищен гарантированно высокой зарплатой. Работа в рейсе была адова, но и оплата за нее достойная. Молодой механик или штурман, к примеру, в 70-е годы получал в месяц по 700-800 рублей, в то время зарплата инженера была 100-120. Хватало не только на семью, но и на многое другое. Человека не только уважали, он уважал себя сам.

Как относились к деньгам жены моряков? По-разному. Ведь одно дело, когда деньги тратишь на себя - любимую, и совсем другое, когда муж-рыбак тянет большую семью с тестем-тещей, да еще и небогатой родне в далеких краях помогает.

- Никогда я богатству не завидовала, - философски говорит жена знакомого капитана. - Ну и что же, что супруга третьего штурманца на борт в норковой шубке до пят поднялась, всю палубу серебристой норкой подмела, а на мне дубленка ношеная? Главное - согласие в семье. На иную жену моряка глянешь - что толку, что в ушах бриллианты, если ей муж в ресторане спьяну тумаков насовал? Много ли радости в нарядах да иномарках, если в доме скандалы? У нас дом всегда был не больно богатый, но теплый.

...Ну а «Альбатросы»? Их продавщицы вели себя, как прима-балерины Большого театра, а директорши важничали почище иных министров. Мнили себя вершителями судеб. Особенно в голодное время конца 80-х, когда в стране началась эпоха талонов на все и в очереди за водкой в один из мурманских магазинов в апреле 1989-го насмерть задавили троих горожан (естественно, в «Альбатросе» красивые бутылки со спиртным продавались на чеки свободно). Где сейчас те «альбатросовские» продавщицы, когда эпоха вещевого дефицита - любого - кончилась безвозвратно?

Виновата Лизка, что легла близко

И все-таки поговорим о любви. Вернемся к тому, с чего начали.

Изменяли моряки своим женам? Изменяли. Среди их жен, думаю, тоже были те, кто не мог выдержать трех-шестимесячной тоски. Но сегодня мы о тех, кто верно ждал своих мужей на берегу.

- И в молодости, и позже порой бывало трудно. Муж пропадает в море месяцами, вслед тебе чужие мужики облизываются, а подружки зудят: «Чего ты теряешься? Думаешь, он там в море лопухнется, не прижмет какую-нибудь буфетчицу? Ему-то легко...» А я всегда была уверена: нет, ему там нелегко без меня.

- А судовые дамы? Не ревновали вы к ним? Ведь случается, изменяют моряки с ними своим законным...

- Случается, знаю. Но... Что позволяется порой мужчине, не прощается женщине. Говорят же: измена мужа - плевок из дома, измена жены - плевок в дом. Может, у меня и старые взгляды, но говорят же: «Виновата Лизка, что легла близко».

- Считаете, что измена мужа-моряка не повод для развода?

- Не повод. У меня был случай, наш корабль в море, а ко мне прибежала жена стармеха. Вся в слезах, в истерике бьется: «Развожусь, нет сил терпеть! Он мне изменил». Я ей: «Не верь! Врут!» Она мне письма на стол: «Вот же, его любовница судовая пишет!» Я письма в сторону смела: «Это нарочно, не бери в голову. Кого-то завидки берут на ваше счастье семейное глядеть. Ты мужу верь, а не бумажкам подметным». Семья сохранилась. До сих пор живут в согласии. Всякое бывает. И ко всему надо быть готовой, особенно если живешь с моряком. Не только к праздникам после свадьбы, но и к испытаниям.

Мурманск - веселый город. Как-то, когда муж был не капитаном, а старпомом, повздорили мои знакомые не на шутку. Тем более старпом – должность командная, привык, что все подчиняются не с первого слова, а с полувзгляда, «с полпинка», как на судне говорят. А жена ему стала перечить по молодости. Он взорвался в ответ на какую-то реплику, на ключ ее замкнул, а на прощание сказал:

- Я в «ПЗ» посижу (в «Полярных зорях». - Н. А.). А ты пока остынь, подумай о жизни.

И отбыл. А она, недолго думая, принарядилась, выглянула в окошко, там дождь, но невысоко, первый этаж. Губы поярче намазала, реснички польской тушью наштырила, туфли-лодочки на высоченной шпильке в руки - и спрыгнула.

Вошла в «Полярные зори» - высокая, ослепительная, как кинозвезда. Нос повыше подняла и - мимо мужа к соседнему пустому столику. Тот аж дернулся и задохнулся возмущенно. Но сидит, помалкивает. Музыка грянула, к столику жены кавалеры подлетели, наперебой приглашают. Она встала, а официант ей записку от мужа несет: «Как ты из квартиры вылезла?!» Она чиркнула на салфетке: «В окно!» - и танцевать с бравым летчиком. Только тот ее после танца с поклоном к столику подвел, стул отодвинул, официант новую депешу несет: «Немедленно домой!!!» Она чиркнула небрежно: «Ни за что!» И танцевать с новым кавалером, уже солидным моряком с капитанскими золотыми шевронами. Посидел он, поглядел, как его жену самые козырные кавалеры наперебой приглашают, не утерпел, сам подошел. Помирились. А записочки те, на ресторанных салфетках, она мне через много лет показала. Хранила бережно, как все, чего его любимые руки касались.

...Как сладко и больно вспоминать, как молоды мы были. И чушь прекрасную несли. И кидались опрометью в новые дела, рейсы и отношения. А теперь, как в той песне - первый тайм мы уже отыграли, а также и второй, и третий. И наш Мурманск - сине-золотой, морской, насквозь пропитанный соленым, пронизывающим ветром, бесшабашный, накормивший всю огромную страну рыбой, тоже там далеко, вдали. И уже не вернется. Он, может, будет нефтяным, богатым, и станут его называть заполярным Кувейтом, но слово «романтика» навсегда уйдет из обихода.

А мы, те, кто родом из советских лет, помним еще то время, когда это слово не было ругательным и смешным. Мы говорили Мурманск, а подразумевали романтика. И наоборот. И это было вовсе не смешно.

Нина АНТОНЯН.